Защитница. Любовь, ненависть и белые ночи - Страница 55

Судебное следствие по обоюдному согласию сторон завершилось. Защитники отказались от вызова нескольких свидетелей, считая, что доказательств собрано достаточно, а достигнутый компромисс их вполне устраивал. Кроме того, если б дела пошли не так, как хотелось, из раздела прений всегда можно вернуться в следствие.

Да, все шло к концу.

Никто не знал, какой именно из дней процесса станет последним. Но все чувствовали: он приближается.

Прения шли в полном соответствии со статьей 292 УПК РФ.

Первым слово получил прокурор Мушин. На Ваську грозных слов он особо не тратил. За время процесса все убедились в безвредности этого персонажа, и Вадим Донатович попросил для него, за пассивное участие в убийстве, три с половиной года общего режима. Описание Васькиных деяний в его устах заняло не более десяти минут.

Зато с Лешкой Вадим Донатович возился на порядок дольше. Прокурор по закону не имел права опираться на факты, не рассмотренные в судебном следствии. Он от этого вовсе не страдал: озвученных фактов хватало за глаза. Пересказы ужасных деталей длились, на взгляд Анны Ивановны, бесконечно. Однако и эта мука наконец завершилась: Мушин дошел до испрашиваемого государственным обвинением наказания подсудимому.

Родители вместе с залом затаили дыхание.

Чуда не произошло. Никакого «ниже низшего». Или тем более условного. Прокурор просил двенадцать лет. В колонии строгого режима.

Зал захлестнуло разочарование, а родителей – радость. Двенадцать лет – это точно не вся жизнь! И тем более не расстрел, если политики все же отменят мораторий. Теперь же, коли повезет, может, отпустят через восемь, по условно-досрочному. Двадцать шесть лет для мужика – начало взрослой жизни.

Адвокаты тоже понимали, что запрошенные обвинением сроки – уже победа. Но победа их искусства, а не человеческой справедливости.

Потому что если по-человечески, то нужно еще меньше. Ведь выстрелу предшествовали много лет целенаправленного патологического издевательства. Не зря же квалифицированный клинический психолог обнаружил у майора Куницына психопатологию.

Багров даже начал сомневаться, не стали ли они жертвой судейского обмана. Шеметова так не думала. На вопрос про аргументы отвечала – мол, женская интуиция.

Олег Всеволодович хмыкнул, но поверил. Не столько женской интуиции, сколько явно возросшему профессиональному мастерству младшего партнера. Это уже был не помощник, а именно партнер, хотя, как уже было сказано, в конторе, в отличие от адвокатского бюро, не практиковался данный термин.

Общественный обвинитель от своего слова отказался, чего и следовало ожидать.

Наступила очередь Багрова.

Он говорил очень кратко и очень убедительно.

Все видят, кто сидит в клетке рядом с Куницыным. Добрый, славный малый. Никого, кроме мелкого пушного зверя, в жизни не трогал. Нежно любит маму. Жалко, что не взаимно. Самое же главное – этот человек, и безо всяких экспертиз ясно – не в состоянии замыслить и осуществить преступный умысел. Никакой. А тем более – столь страшный. Вследствие чего единственное разумное решение – отпустить парнишку на все четыре.

Он ни в чем не виновен. Единственная к нему претензия: парень оказался не в то время не в том месте. Впрочем, ему не в первый раз не везет в жизни.

Немного говорил Олег Всеволодович, но даже у малосентиментальной Шеметовой навернулись слезы. Будь она федеральным судьей, отпустила бы паренька немедленно.

На следующее утро была назначена ее речь.

Ольга здорово перетряслась. Ее даже Анна Ивановна успокаивала, специально приехала, привезла парного молочка. Говорят, неплохое средство для собирания сил перед решительным боем.

Да что там Анна Ивановна!

Вчера, перед уходом из суда, к ней подошел суровый прапорщик Григоренко.

– Ты молодец, – сказал он зардевшейся Ольге. – Главное – выспись нормально. И все у тебя получится.

Это было круто. Как-никак, Петр Никитич был работник МВД со стажем. И уж если он не считал Лешку преступником, то, похоже, шанс на победу был.

Шеметова легла пораньше, честно выпив парного молока.

Легла в своем номере, чтобы не тратить ни грамма нервной энергии на все, что не относится к защите Лешки Куницына.

Утром, едва проснувшись, первый раз в жизни залезла под совсем холодный душ. В голове наступила ясность и чистота.

Во взведенном состоянии направилась в суд, почти не слыша что-то советовавшего Багрова.

А возле суда…

А возле суда в компании черноплаточных востроносых женщин стояла маленькая горбатая бабка Марфа! Шеметова сначала ее не узнала. Из-за больших черных очков, комично смотревшихся на маленьком, словно запеченном, личике.

Однако это была она. Ведьма. Собственной персоной.

Ольга мгновенно ощутила холод в желудке. Затем поймала на себе издевательский взгляд Натальи.

Впрочем, отчаяния не было. Было понимание: надо что-то делать. Причем срочно. И было четкое желание пойти в атаку.

Решение пришло почти сразу. Плохое, но других не имелось.

Ольга, затаив дыхание, подошла к бабке Марфе:

– Бабуль, я отвлеку вас на секунду?

Та опешила, однако молча похромала за девушкой, покинув вдову и ее близких.

Отошли недалеко, метров на десять. Шепота уже никто не услышит.

– Бабуль, можно откровенно, как ведьма ведьме? – тихо спросила, слегка нагнувшись к мохнатому бабкиному уху, адвокатесса.

– Валяй, – благодушно разрешила та.

– Очки не помогут, – мягко сказала медалистка и краснодипломница, выпускница престижного университета и лауреат двух молодежных научных премий. – Включу прибор – обдрищешься хлеще, чем в прошлый раз. Я обещаю.

Настал момент истины.

И слава покеру! Бабка злобно зыркнула из-под очков и засеменила прочь от Дворца культуры, даже не попрощавшись с родственницами!

Это была чистая победа. Причем при минимуме имеющихся средств воздействия.

Жаль, что нельзя будет похвастаться Багрову. А так хотелось!

Багров сценки не видел, проскочив в здание чуть раньше.

К началу заседания не то что кресла со скамейками – проходы в зале были заняты! В траурных одеждах в переднем ряду теперь сидели компактной группой человек сорок. Все взрослые участники некогда всесильного клана пришли поддержать своих.

И вот адвокат Ольга Шеметова начала речь:

– Уважаемый суд! Уважаемый председатель! Мы собрались здесь по очень печальному поводу. Погиб человек, Алексей Васильевич Куницын. Сын, муж, отец. Глава большого, разом осиротевшего семейного клана. Милиционер, четверть века поддерживавший – плохо ли, хорошо ли – порядок в своем селе.

Зал снова пришел в недоумение. Москвичка опять делала что-то непонятное.

А Шеметова продолжала:

– Мы говорим о преступлении, а надо бы говорить о любви.

Алексей Куницын был наделен божественным даром – любить. Он полюбил раз в жизни, зато – всем сердцем и навсегда. Но дар нужно не только иметь. Его еще надо уметь сберечь. Любимая женщина вышла замуж за другого. Это больно. Это страшно. И вот здесь Алексей Васильевич не понял сам себя. Любовь-то никуда не ушла! Ушла лишь женщина, ее воплотившая. Будь Алексей Васильевич менее успешен, менее способен, менее самолюбив – может быть, и смирился бы. Ведь любить, даже не взаимно, – уже большое счастье. Но Алексей Васильевич не понял себя. Он привык бороться с проблемами, как с преступниками. А любовь – не проблема. И не преступник.

Алексей Васильевич потратил на эту борьбу всю свою жизнь. И не только свою. Он недодал счастья родным и близким. Изломал судьбу моего подзащитного. Причинил много горя своей несчастной жене, любимой женщине и ее мужу. Да что там говорить, мы же все с вами слышали и видели на этом процессе.

Позвольте, я перейду к фактам…

Дальше кратко и точно – уложилась в тридцать три минуты – Шеметова подытожила главное, сказанное на процессе. И вернулась к тому, с чего начала:

– Уважаемый суд! Уважаемые граждане! Мы с вами свидетели, как человек убил свою любовь. Пытался собственными руками – не получилось. Тогда привлек руки сына своей возлюбленной. И я прошу уважаемый суд, прошу председательствующего сделать все, чтобы этот выстрел по любви был последним.

Шеметова повернулась к своему подзащитному. Показала на него рукой:

– В клетке сидит еще один Алексей Куницын. И